Онтология мудрого возраста в творчестве Н. Абгарян . Работа №64374

ОНТОЛОГИЯ МУДРОГО ВОЗРАСТА В ТВОРЧЕСТВЕ Н. АБГАРЯН
Во все времена человека беспокоила проблема старения. Например, в период Античности Пифагор сравнивал бытие людей со сменой времен года, где старость считалась зимой жизни. В трактате О старости, о дружбе, об обязанностях Марк Туллий Цицерон утверждал, что это биологическое время можно сравнить с заключительной сценой представления в театре. По мнению римского ученого, такая смерть не должна приносить утомления [6]. Аристотель называет старость только телесной слабостью. Душа же бессмертна [цит. по:12]. О духовном содержании человеческого бытия задумывался и Луций Анней Сенека, полагая, что жизнь нужно оценивать не ее продолжительностью, а тем, что человек в нее вкладывает [5, с. 12].
Таким образом, в Античности старость считалась тем важным этапом жизни человека, в котором происходит оценка прожитых лет. В это время для личности становятся основными духовные потребности, а телесные отходят на задний план.
В средние века появляется представление о старости как переходе души в другое измерение, в котором состоится встреча с Богом. На этом этапе человеку предстоит осмыслить грехи, совершенные в процессе прожитых лет, и раскаяться в них, либо обрести вечное спасение души за праведническое, безгреховное существование. Главные христианские книги с уважением относятся к этому периоду человеческой жизни. Так, в Священном Писании можно найти мысль о связи поколений: Венец стариков – сыновья сыновей, и слава детей – родители их [2, с. 136], а также вывод о преимуществах старости перед молодостью: молодость – незрелый плод, опасный период телесных искушений, а старость – зрелый плод жизни, период устоявшегося духа, мудрой уверенности и творческой продуктивности [5, с. 12-13]. Кроме того, в христианстве существуют заповеди, которые напоминают молодому поколению об уважительном отношении к пожилым людям: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле... [9, с. 112], И перед лицом седого вставай и почитай старца... [2, с. 68]. Н. А. Рыбакова утверждает, что православная ветвь христианства ориентирована на старость как идеальную Божественную полноту бытия, у которой не может быть недостатков [10, с. 89]. Физическая слабость предназначена старцам для того, чтобы они могли забыть про ослабляющие душу удовольствия и обратили свое внимание на общение с Богом [10, с. 89].
В эпоху Возрождения, классицизма и неоклассицизма старость не считалась особенным и духовно возвышенным периодом в жизни человека. Наоборот, ценились энергия и подвижность, которые характерны для молодости. В Новое время философы вновь задумались о зависимости финала человеческой жизни от метафизического (знание), морального (поведение), религиозного (надежда), антропологического (что есть человек) содержания [5, с. 17]. Можно сказать, что в это время существовало понимание старости как сложного этапа бытия личности, для гармоничного ощущения которой требовалось определить многие стороны нефизического состояния души и сознания.
Во многих произведениях художественной литературы мы читаем о стариках, которые либо противостоят окружающей среде (Катерина Петровна в Телеграмме К. Паустовского, Самсон Вырин в Станционном смотрителе А. С. Пушкина, старухи в Последнем сроке или в Прощании с Матерой В. Распутина...), либо пытаются соответствовать времени (Василий Базаров в Отцах и детях И. Тургенева, Николай Болконский в Войне и мире Л. Толстого).
Образы стариков занимают центральное место и в творчестве современной писательницы Н. Абгарян. Ее книги удостоены литературных премий и популярны среди читателей.
В романе С неба упали три яблока (2014) автор повествует о жителях небольшого горного села в Армении – Марана. Анатолия, ее подруга Ясаман, Сатеник, Василий, Ованес проживают на самой вершине горы – общеизвестном символе духовного возвышения, месте пребывания отшельников и мудрецов [15], и это не может не отразиться на их духовном облике.
Не понаслышке знакомый с бытом Армении А. Битов в Уроках Армении дает такую характеристику армянскому народу: Я попадаю в сладкий плен – у друга есть мать жены, жена брата, друг брата и брат друга. Я познаю всю прочность армянских родственных связей и опутан этой цепью... [3, с. 279].
В Маране нет проявлений чувств, характерных для наивной молодости: зависти, злости, соперничества; жители смиренно принимают все испытания и составляют единую семью. Так, Анатолия, похоронившая всех близких, принимает свое одиночество, помнит о дорогих сердцу призраках [1, с. 29], но считает себя счастливо умиротворенной [1, с. 29]. Ованес, оставшись без брата и детей, решает выращивать табак и получает удовольствие от торговли этим продуктом на ярмарках, где собирается вся деревня. Василий, зная, что мало чего найдется на свете мучительнее одинокой старости [1, с. 48], предлагает Анатолии жить вместе. Он относится к женщине с большим уважением, но ведет себя скромно из-за неграмотности. Ясаман всегда поддерживает Анатолию и помогает ей обрести счастье.
Помимо родственных связей, маранцы обретают гармонию за счет совместного проживания трудностей, постоянной поддержки друг друга, т. е. духовной связи с каждым жителем села: Каждый житель Марана знал всю подноготную остальных своих односельчан, для каждого они были словно на ладони – со всеми своими горестями, обидами, болезнями и редкими, но такими долгожданными радостями [1, с. 55].
Маранцы живут по циклической модели времени, которая, как замечает Б. А. Успенский, строится на основе соотнесения ситуации с первоначальным, исходным состоянием, которое как бы никогда не исчезает – в том смысле, что его эманация продолжает ощущаться во всякое время [14, с. 18]. Их восприятие времени трехчастно и неразрывно связано с культурной памятью: прошлоепредки, будущее – дети, настоящее – они сами в единстве с двумя другими категориями [4].
Для жителей горного села дети имеют сакральный смысл: только с их рождением бердцы могут существовать вечно. Например, жизнь Василия изменилась с рождением маленького брата. Это событие вернуло к жизни его мать и дом, наконец, проснулся, задышал привычными с детства ароматами... [1, с. 65].
Одинокая Анатолия становится счастливой, когда общается с чужими детьми – посетителями библиотеки: Взрослые редко заглядывали в библиотеку, не до книг им было, а вот дети – смешные, любопытные, глазастые – могли проводить там часы напролет... Уходя, непременно подставляли для поцелуя щечку. Анатолия искренне верила, что любовь детей не что иное, как утешение небес за ее бездетность [1, с. 27]. Ребенок, рожденный Анатолией в преклонном возрасте, заставляет дольше жить всех, кто заботится о женщине: ... Анатолия родила ребенка, тем самым продлив нам жизнь... мы умирать собрались, а как теперь умрешь, когда такая ответственность – дите поднять, в люди вывести [1, с. 180].
Кроме заботы о детях, жители Марана заботятся о родителях. Например, Василий переживает за беременную мать: Василий не подпускал к ней никого, ухаживал сам... [1, с. 64]. Даже после смерти близких людей маранцы сохраняют с ними связь и могут общаться через сны. Именно таким способом Анатолия может встретиться с отцом. Это событие ее подруга Ясаман трактует как добрый знак: Раз приснился, значит, хорошо [1, с. 61].
Воске надеется увидеть старшую сестру во сне, чтобы узнать о том, что девушка ее простила. Для Валинки же своеобразным ритуалом, позволяющим вспомнить канувших в небытие родных людей, является украшение шерстяных одеял вышивкой солнечного круга в центре: ... в память о матери, о сестре, о братьях и о детях [1, с. 106-107]. Василий не может справиться с чувствами, когда говорит о брате и сыновьях, поэтому запрещает себе и своей жене Магтахинэ говорить о них. Однако и он верит в неизбежную встречу с дорогими людьми после смерти: Вот когда умрем и встретимся с ними, тогда и наговоримся [1, с. 45].
У жителей села есть определенные обряды, которые помогают им поддерживать духовную связь с близкими людьми: Анатолия по воскресеньям, в самую рань ходила на кладбище, а потом в часовню – поминать родных [1, с. 23].
Для характеристики образа Анатолии важной деталью является семейный альбом, который женщина просматривает, когда ее настигает странная болезнь: Легла она поздно, долго разглядывала семейный альбом... [1, с. 7]; Под рукой всегда лежал альбом с фотографиями родных, она пролистывала его, утирая слезы [1, с. 31]. С фотографиями проясняется роль концепта памяти в характеристике гармоничного образа старости.
Таким образом, каждый из героев романа Н. Абгарян хранит связь с родом, верит в приметы и серьезно относится к ритуалам, которые передаются из поколения в поколение.
Д. С. Лихачев писал, что благодаря памяти прошедшее входит в настоящее, а будущее предугадывается настоящим, соединенным с прошедшим. Память – преодоление времени, преодоление смерти [7, с. 168].
Родовая и культурная связь есть и в именах и фамилиях героев. Часто эти характеристики передают черты характера человека или отсылают к событиям прошлого. По мнению Е. О. Кузьминых и В. В. Вязовской, вещь в произведениях Н. Абгарян объединена с именем [4]. К примеру, имя Воске переводится как золотая и характеризует густые медовые кудри матери Анатолии, которые должны были уберечь от проклятия саму женщину и ее дочерей. А фамилия Кудаманц появилась после того, как мать на просьбу отдать масло смиренно отвечала на своем диалекте – ку дам [1, с. 62], Оттого мы, сынок, и Кудаманц, – неизменно заканчивал свой рассказ отец. – От слова “ку дам”. Отдам [1, с. 81]. И маленького брата Василия называют Акопом в честь отца. Акопа, несмотря на его юный возраст, тоже можно назвать мудрым, так как он обладает тайным знанием и может видеть во сне ангелов смерти.
Связь с родом и ощущение времени позволяют маранцам не бояться смерти. Так, например, землетрясению, уничтожившее большую часть деревни, старики переносят мужественно и с достоинством [1, с. 16]: поминают погибших и идут укреплять свои дома. Пережившие катастрофу старцы отказываются покидать родные места, несмотря на оставшуюся опасность: ...всюду смерть – и жизнь [1, с. 107]. Слово достоинство упоминается и тогда, когда идет речь о подготовке к уходу в небытие главной героини: Анатолия решила умереть, сохраняя достоинство и умиротворение, в тишине и спокойствии... [1, с. 7].
В романе связь судьбы взрослых людей, их детей и уже ушедших родственников выражается и на уровне цикличности хронотопа и закольцованности повествования [8, с. 115]. В финале романа появляется образ круга, временного кольца: ... над крохотным миром маленькой Воске раскинулась бездонная летняя ночь и рассказывала истории о силе человеческого духа, о преданности и благородстве, о том, что жизнь – это круги, оставленные дождевыми капелями на воде, где каждое событие – отражение того, что было раньше, вот только угадать их не дано никому, если только избранным, которые, однажды появившись в этом мире, не возвращаются уже никогда... [1, с. 185].
Во время разговора с Настасьей Валинка так характеризует жизнь маранцев: ...мы крупные, основательные, горбоносые, неповоротливые [1, с. 138]. Девушка соглашается с пожилой женщиной и добавляет, что считает этот армянский народ очень красивым и словно каменным [1, с. 138]: В Маране... все каменное. Дома. Деревья. Люди... Высечены, да. Высечены из камня [1, с. 138]. В культуре камень является символом устойчивости, постоянства, опоры. Также это центр мира, скрепляющий небо и землю. В христианском понимании камень является и символом магического, тайного начала жизни – фундаментом веры [13, с. 219]. Вспомним, что в этой местности проживают практически одни пожилые люди, которых можно называть каменными, основательными, прочными. Упоминание символа камня по отношению к старикам усиливает ощущение уверенности этих людей в завтрашнем дне, твердости их жизненной позиции.
У К. Г. Юнга архетип Старого Мудреца – мастера, вносящего смысл в хаотичную жизнь и олицетворяющего озарение, способность находить выход из безысходных ситуаций [16, с. 86] – соединяет в себе не только знание, мудрость и интуицию, но и добрую волю и способность помочь. В романе Н. Абгарян мы находим этому подтверждение: когда у Валинки разливаются дрожжи, которые она вылила в выгребную яму, мужчины хоть и смеются над ситуацией, но практически весь день помогают пожилой женщине: Лишь к вечеру, умаявшиеся и обессиленные, старики разбрелись по домам [1, с. 125].
Василий слывет знатным кузнецом и помогает многим жителям Марана, причем, чаще всего он работает бескорыстно: В должниках у него ходила вся деревня, но никому о деньгах он не напоминал [1, с. 42]. Ясаман заботится о подруге, когда та чувствует себя плохо, и просит об этом других: Я тебе шиповника с мятой заварила... Принесу потом... Меликанц Вано собрался сегодня резать барана, обещал отдать печень и сердце... Не морщись, раз захворала, надо лечиться [1, с. 88]. Анатолия чувствует поддержку тех, с кем живем рядом, поэтому говорит, что с этими людьми невозможно даже спокойно умереть [1, с. 86].
Таким образом, в романе Н. Абгарян мудрость героев заключается в их гармоничном сосуществовании с природой, с национальными традициями, друг с другом. Маранцев можно назвать мудрыми, поскольку они хранят связь с родом, заботятся о детях и помнят родителей. Мудрые старцы имеют добрый характер и всегда готовы помочь тем, кто попал в беду. Следовательно, в романе Н. Абгарян реконструирована гармония родового прошлого.
Список литературы
1. Абгарян Н. Ю. С неба упали три яблока. Люди, которые всегда со мной. Зулали. М.: АСТ, 2019. 729 с.
2. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета: канонические. М.: Рос. библейс. о-во, 1994. 298 c.
3. Битов А. Г. Империя в четырех измерениях. III. Кавказский пленник. М.: ТКО АСТ, 1996. 335 с.
4. Вязовская В. В., Кузьминых Е. О. Пространственно-временные координаты художественного мира Н. Абгарян в сборнике рассказов Дальше жить [Электронный ресурс]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/prostranstvenno-vremennye-koordinatyhudozhestvennogo-mira-n-abgaryan-v-sbornike-rasskazov-dalshe-zhit/viewer (дата обращения: 12.03.2024).
5. Климова Т. Ю. Осмысление темы старости в культуре классического периода // Анализ литературного произведения: сб. науч. тр. Иркутск, 2011. С. 11-29.
6. Кретова В. Э., Хомутова Н. Н. Старость, дружба и обязанности в философии Марка Туллия Цицерона [Электронный ресурс]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/starost-druzhbai-obyazannosti-v-filosofii-marka-tulliya-tsitserona/viewer (дата обращения: 24.02.2024).
7. Лихачев Д. С. Письма о добром и прекрасном. СПб.: Логос, 2006. 315 с.
8. Павлова Н. И. Память, род, семья как базовые концепты современной прозы (на примере творчества Наринэ Абгарян) // Вестник ТвГТУ. Тверь, 2017. С. 113-120.
9. Почитай отца твоего и мать / под ред. К. Н. Годовниковой Симферополь: Таврида, 2009. 175 с.
10. Рыбакова Н. А. Феномен старости. М.; Псков: ПОИПКРО, 2000. 169 с.
11. Силуянова И. Нет ничего сильнее старости [Электронный ресурс]. URL: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/society/starost.htm (дата обращения: 24.02.2024).
12. Солопова М. А. Трактат Аристотеля [Электронный ресурс]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/traktat-aristotelya-o-yunosti-i-starosti-zhizni-i-smerti-kak-chastsbornika-parva-naturalia/viewer (дата обращения: 19.02.2024).
13. Топорков А. Л. Камень // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995. 416 с.
14. Успенский Б. А. Избранные труды. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Гнозис, 1994. 432 с.
15. Хитарова Т. А. Мифологема горы в творчестве Р. Л. Стивенсона и Р. Бернса [Электронный ресурс]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/mifologema-gory-v-tvorchestve-r-lstivensona-i-r-bernsa/viewer (дата обращения: 02.03.2024).
16. Юнг К. Г. Психология бессознательного. М.: АСТ, 1998. 243 с