"Блокада Ленинграда.Беседа о художнике Бучкине Д.П." | Золотова Лилия Гививна. Работа №234347

МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

«СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА №26»г. КАЛУГИ

ПЛАН-КОНСПЕКТ ВОСПИТАТЕЛЬНОГО МЕРОПРИЯТИЯ

БЕСЕДА С ЭЛЕМЕНТАМИ СЛАЙД ПРЕЗЕНТАЦИИ

«БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА»

ПОДГОТОВИЛА И ПРОВЕЛА

УЧИТЕЛЬ ИЗО И КЛАССНЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ 9А КЛАССА

ЗОЛОТОВА ЛИЛИЯ ГИВИВНА

2020г.

Цель: знакомство детей с творчеством художника ветерана Бучкиным Дмитрием Петровичем.

Задачи: -Способствовать воспитанию у учащихся чувства уважения к старшему поколению, выстоявшему в тяжелейший период и в тяжелейших условиях, и восстановившему страну в послевоенный период;

-  Способствовать патриотическому воспитанию учащихся.

- Рассмотреть с детьми блокадный альбом Бучкина Д.П.

Ход беседы:

        Сегодня мы с вами собрались, чтобы еще раз поговорить о прекрасном городе, Санкт-Петербурге.  Но у него было и другое название - Ленинград, в честь Владимира Ильича Ленина.  Именно с этим названием связана жизнь старшего поколения этого города..

        Сегодня же мы с вами вспомним одну из самых страшных страниц истории этого города - годы войны 1941-1945, а именно годы блокады. Узнаем как жил город в это время и попытаемся понять, что же помогло выстоять ленинградцам в эти сложные дни.

Я расскажу вам о художнике, который в годы блокады Ленинграда зарисовывал в свой альбом события, переживания и бытовые сцены происходящего вокруг.

Дмитрий Петрович Бучкин — блокадник, ветеран войны (был призван в последний год). В Петербурге он известен как живописец, акварелист, график, педагог, член Петровской Академии наук, сын художника Петра Бучкина. Произведения его выставлены в Русском музее, галереях Японии, Кореи, Швеции, Франции. Полотно "Город-крепость" открывает экспозицию музея обороны Ленинграда. Здесь же хранятся и странички его уникального "блокадного дневника" — записной книжки, в которую тогда ещё начинающий художник фиксировал всё, что видел вокруг.

Дневник этот — бесценный артефакт, по которому, как по первоисточнику, можно изучать нашу историю. И который, подобно дневнику Тани Савичевой, мог быть также предъявлен на Нюрнбергском процессе. Вот страница из этой книжки. На ней карандашом изображены ведро и санки. Подпись округлым почерком — "Пригодились мои детские саночки. Уже три месяца мороз 30-40 градусов. Вода в вёдрах покрывается коркой льда". Тут же, ниже, записаны дословно объявления на одном из домов: "Меняю кошку на три плитки столярного клея", и — "Меняю пять плиток столярного клея на пайку рабочей карточки", февраль 1942-го.

Другая страничка — измождённый мужчина с впалыми щеками, под глазами круги, глаза смотрят в пол. Подпись — "Всем нам один конец" — сказал сосед по квартире В. Киршин. Умер он 7 января". Вот сам маленький художник, сидит за пустым столом, обхватил голову руками. Ниже яркими красками нарисован батон. Пояснение: "Каждый день снится один и тот же сон, прихожу в булочную и покупаю свежий мягкий батон". Рынок, сгорбленные люди, кто-то везёт замотанный в одеяло труп, темнеют заснеженные дома со свисающими с крыш сосульками. "Ходил на Кузнечный рынок, ничего не купил, 2 февраля 1942", тут же — "Мама обменяла котиковую шубу на 10 кг хлеба…"

Выдержки из интервью с художником.

- Дмитрий Петрович, как для вас началась война?

- В 1941 году мне было 14 лет, я учился в школе при Академии художеств. Летом мы, несколько семей художников, уехали на дачу в Рождествено в Ленинградской области. Когда объявили о начале войны, никто не воспринял эту новость как трагедию. Верили в наши силы, считали, что разобьём немца в считанные недели. И потому так же писали этюды, ловили рыбу, варили варенье, ходили за грибами. Живший с нами Михаил Иванович Авилов, писавший в своё время картины о Первой Конной, батальные сцены Гражданской войны, был лично знаком с Ворошиловым и Будённым — к его мнению прислушивались. И он утешал нас: "Немцам будет капут". Радио ходили слушать к сельсовету — там был установлен репродуктор. Сначала сводки были утешительные — "Наши войска переходят на заранее заготовленные позиции". И вдруг — "Противником взят Псков!" А потом — "Взята Луга!"

Всё происходило очень стремительно, скоро до нас стали доноситься раскаты орудийной канонады, в небе появились немецкие самолёты. И мы, четыре семьи, бросив все пожитки, устремились в Ленинград. Бежали 60 километров. Тут же шли отступающие войска, везли раненых, крестьяне гнали скот. Добравшись до Пулковских высот, стали ждать темноты: боялись идти — открытое поле! И вот, когда стемнело, сотни и сотни человек побежали через это поле. И неожиданно появился немецкий самолёт. Мы упали на землю, отец закрыл меня собой. И вдруг посыпались листовки. В одной было написано: "Милые дамочки, не копайте ямочки, всё равно по этим ямочкам пройдут наши таночки". Я сохранил эту листовку и позже передал её в Музей обороны Ленинграда…

В городе войны не ощущалось. Паники не было. Никто не верил, что немцы станут бомбить Ленинград. Помню первую бомбёжку — прямое попадание в трамвай у Владимирского собора. Едва ли не весь город собрался тогда на Колокольной улице, своими глазами увидеть — что это такое. С этого дня для меня началась война.

- Блокада, голод тоже пришли не сразу…

- Да, несмотря ни на что, магазины первое время работали, полки ломились. Помню, гастроном на пересечении Невского и Рубинштейна — пирамиды банок с красной икрой, огромные жирные осетры в аквариумах, изобилие! Никто не думал, что могут возникнуть проблемы с продуктами: по радио объявили — в Ленинграде продовольственных запасов на 10 лет. Отец говорил матери: "Война, может, ты сходишь, купишь что-то впрок?" А она: "Неудобно, стыдно". Никто не запасался, верили, что беда обойдёт. И вдруг мамочка приходит домой заплаканная — "Магазин пустой, нет ничего!" Скоро началась карточная система. А потом люди стали умирать…

- А когда появился этот дневник, в который вы стали зарисовывать происходящее?

- В первые дни блокады. Альбомчик этот сшил папа, принёс и сказал: "Рисуй, Димка. Кто, если не мы?" Он тоже вёл дневник. Я был наблюдательным мальчишкой, следопытом таким, и стал всё зарисовывать. Печку новую — старая требовали много дров, и мы сложили с отцом из кирпичей маленькую. Прачечную — туда ходили за водой, водопровод замёрз, приходилось часами стоять, чтобы по капельке набрать ведёрко. Пайку хлебную — чтобы получить её, нужно было встать в очередь очень рано, сначала поднимался и уходил отец, за ним я, потом мама, иногда, когда подходила твоя очередь, объявляли: "А хлеб закончился!" Кузнечный рынок — здесь люди вели обмен вещами, продуктами, драгоценностями, деньги ничего не стоили. Один раз я продал на этом рынке серебряный кубок — его подарил моей маме в день её женитьбы писатель Куприн. На кубке была дарственная надпись. Обменял я его на две буханки хлеба… Я до сих пор не понимаю, как мы выжили. Это непостижимо.

- На одном из ваших рисунков блокадного дневника — лучи прожекторов, самолёты. И дети, обороняющие крышу, — вы и ваши друзья. Расскажите, как защищали дома?

- Немецкие самолёты чувствовали себя над Ленинградом, как дома. Ни зенитные орудия, ни аэростаты не причиняли им никакого ущерба! Это очень злило — а где же наши? Позже стало известно, что немцы уничтожили аэродромы и стоящие на них самолёты в окрестностях города, целым остался только аэродром в Сосновке. Самолёты бомбили город, и если дом загорался — то горел и горел, и никто его не тушил. Нечем — воды не было. И некому — люди совсем обессилили. Поэтому на многих крышах дежурили вот такие отряды самообороны, куда в основном входили мальчишки и девчонки. Мы обороняли свою крышу: друзья — Лёнька Кривский, Олежка Чубинский, Макс Райкин , я и молодая женщина Марья Афанасьевна.

Ровно в 7 вечера, как по часам, прилетали самолёты и начинали бомбить. Зажигалки сыпались, как горох. Во время одного из налётов нас обдало взрывной волной, и Марья Афанасьевна упала с крыши и разбилась. До самого освобождения крышу обороняли вчетвером. Кстати, с появлением первого русского самолёта связаны и первые хорошие блокадные воспоминания. Это случилось ранней весной 1942-го, небо было ясным, и вот зарокотал над головами наш "ястребок". Все люди тогда смотрели на него и радовались.

- Дмитрий Петрович, во время войны вы продолжали учиться. Как проходила художественная жизнь в блокадном городе?

- Художники работали, мы — учились. Помню первый Новый год, когда в бомбоубежище за пустым столом собрались все художники. Кто-то сказал: "Разве можно было подумать, что вот так мы справим этот праздник". Пожелание к будущему году было одно — чтобы победили! Среди нас был Иван Билибин, художник, многие годы проживший во Франции и в 1941 году приехавший в Советский Союз. При свете коптилки в бомбоубежище он писал былинных русских богатырей. К празднику Иван Яковлевич сочинил оду, в которой были такие слова: "Пройдут года, пройдут ненастья, и снова улыбнётся мир". Это сочинение он подарил мне, и я храню его, как зеницу ока. Умер он в феврале 42-го…

Из жизни тогда ушло много сотрудников Академии. После войны стало известно, что для их поддержки из Москвы присылали самолёт с продуктами, но до нас ничего не дошло… А 13 ноября 1943 года на улице Герцена, 38, в промёрзшем выставочном зале была организована первая военная выставка. Измученные, истощённые выжившие художники, закутанные в платки и одеяла, тащили свои работы. Тогда можно было увидеть картины Николая Дормидонтова, Николая Тимкова, Ярослава Николаева.

- Как вам живётся сегодня, как ветерану и художнику?

- Вот вам иллюстрация. Несколько лет назад нас пригласили на 9 мая в Дом офицеров, поздравили. А потом объявили — льготы у ветеранов войны отнимают! Почему такое происходит у нас в стране — у меня ответа нет. Вот я читал последнее интервью артиста Вячеслава Тихонова. Казалось бы, лучше его нет актёра в России, да и в мире! И он говорит: "Живу более чем скромно. Всю жизнь работал и ничего не заработал. Получаю пенсию 8 тысяч рублей. Но я ни о чём не жалуюсь. Но переживаю за мою дочку Анечку и за внуков, которым жить очень тяжело. А помочь им ничем не могу". Как сказал когда-то Генрих Боровик: "Были тяжёлые времена в нашей стране, но подлее нынешнего не было никогда…" Что касается художественной деятельности, то и здесь порадовать особенно нечем. Я продолжаю работать, рисую каждый день.

Но кому сегодня нужны наши картины? В советское время существовал Художественный фонд, и мы были обеспечены заказами под завязку, прилично зарабатывали. Заказы шли с заводов, фабрик, домов культуры, детских садов. Последний такой мой заказ относится к 1987 году… Посмотрите сейчас на Петербургский Дом художника. Когда-то здесь жизнь кипела, а теперь мастерские пустые, на дверях замки. Жить на что-то надо, и люди уходят в дворники, сторожа. А ведь среди них есть очень достойные мастера. У нас несколько этажей завалены работами. Но кому они нужны? Никому.

- И последний вопрос: блокада, война не снятся вам?

- Нет, как-то подзабылось. Но снится, знаете что — прихожу в магазин, а полки пусты! Но войны нет — мирное время. Я вот езжу в деревню, поля проезжаю: раньше там росла капуста, а теперь — только один сорняк. Отсюда, наверное, и сны такие.

Просмотр презентации с рисунками блокадного альбома художника.

Обсуждение пройденного на уроке.